«Все, он хочет меня прикончить, – обреченно подумала я. – Может быть, лучше вернуться к ментам?» Я уже вдохнула воздух, чтобы закричать, но тут дверь подвала за нами захлопнулась, и Туманов, верно, почувствовав мое состояние, обнял меня и прижал к груди. Причем таким образом, что мои губы плотно прижались к его рубашке, потому что куртка была расстегнута. Вряд ли мне удастся издать сколько-нибудь громкое восклицание.
– Тихо! – прошептал он.
В ответ я дернулась и изо всех сил втянула воздух носом. Его мне катастрофически не хватило. Поэтому я дернулась сильнее.
– Не могу поверить, что ты меня боишься! – прошипел самозванец мне прямо в макушку, согрев ее влажным дыханием.
– Конечно, боюсь, – промычала я. – Я до сих пор не знаю, кто ты и какого черта тебе от меня надо.
– Вот это да! – насмешливо сказал тот. – Это ведь я, Юра Туманов. Я живу у тебя на диване.
– Вот видишь, ты опять!
На улице между тем обнаружили мое исчезновение. Раздался мат, топот и какая-то возня.
– Нас найдут, – пробормотала я. – И меня посадят в тюрьму.
– Еще бы! Ты ведь оглушила мужика и покушалась на его мужское достоинство.
– Я хотела только посмотреть на его зад!
Лже-Туманов затрясся от беззвучного смеха.
– Это что, твое хобби? – спросил он наконец. – Нет, правда, что ты потеряла в его штанах? Или у тебя так проявляется тоска по мужу?
Он прикусил язык, поняв, что проговорился. Я не стала кричать: «Ага!» Между нами повисло многозначительное молчание. В подвале пахло гнилой картошкой, воздух был насыщен привкусом ржавчины. Я только сейчас заметила, что изо всех сил вцепилась обеими руками в воротник его куртки.
– Если ты тоскуешь по мне, то давай поскорее вернемся домой. И не будем расстилать проклятый диван. – Туманов номер два неуклюже попытался выбраться из ловушки, в которую попался по собственному недосмотру.
– Может быть, ты скажешь хотя бы, как тебя зовут? – тихо спросила я, поднимая голову.
В темноте его лицо было видно очень смутно. Сейчас здесь главенствовали запахи. В отличие от прелой вони, застоявшейся в подвале, от моего визави пахло туалетной водой, которая мне очень нравилась. Мне вообще, как это ни странно, многое в нем нравилось.
– Разве имя имеет значение? – пробормотал он.
Не знаю, как это получилось, но уже в следующее мгновение мы самозабвенно целовались, балансируя на узкой бетонной ступеньке и рискуя загреметь в темные глубины подвала, словно пара мешков с костями. Сначала я пребывала в эйфории и просто таяла от неизведанных ощущений. Пожалуй, такого со мной вообще никогда прежде не случалось. Потом в голове стали потихоньку скрестись мысли, напоминая обо всех неприятных вещах, которые были связаны с этим парнем. Не потому, что он плохо целовался, а потому, что мне безумно хотелось узнать о нем всю правду.
Меня одолевали сомнения. «Он просто использует меня. Хочет заткнуть рот. Если я потеряю от него голову, это будет ему только на руку. Он тут же примется манипулировать мной». О, я отлично знала, как происходит процесс медленного превращения пламенного влюбленного в холодного любовника. Чаще всего через стадию медленного остывания. Даже Берингов, который изо всех сил старался соответствовать идеальному образцу, время от времени выдавал что-нибудь типа: «Помолчи, деточка». Или: «Это мужское дело».
Я живо представила себе самозванца, который лежит на диване и командует: «Не подходи к телефону. Если надо, позвонят утром. Уже двенадцать ночи». Стоит только позволить мужчине лишнее, как он тут же сядет тебе на голову и свесит ноги. Я замотала головой и попыталась оттолкнуть самозванца от себя.
– Что? – спросил он непонимающе. – Кажется, милиция уже уехала, – задыхаясь, пробормотала я.
Тот немного помолчал, потом мрачно заметил:
– Значит, ты ничего не хочешь?
– Чего – ничего? Целоваться с тобой в подвале чужого дома в чужом городе? Не хочу.
– Мы сегодня же вернемся в Москву.
– Не надейся, что дома что-нибудь изменится.
Я сама почувствовала, каким мерзким стал мой тон. Впрочем, как же может быть иначе? Он ведь по-прежнему не хочет ничего рассказывать. Значит, доверия между нами не будет. И с его стороны, как я и предполагала, это была только попытка обольщения. Просто чтобы было удобнее. Действительно, раньше ему как-то не представлялось случая испробовать на мне свои чары. А сейчас, когда он спас меня от милиции, сам бог велел ему подсуетиться.
– Если я и позволяю тебе, как ты выразился, жить на моем диване, то только потому, что еще не пришло мое время.
– Мое тоже, – пробормотал Туманов.
Свет луны и фонарей, проникавший в подвал через крошечное окошко, освещал его лицо. Глаза сверкали, словно слюдяные кружочки. Не знаю, что он имел в виду. Может быть, угрожал.
По молчаливому согласию мы больше не задавали друг другу никаких вопросов относительно происходящего. Выбравшись из подвала, мы вышли на проспект и поймали машину. Туманов номер два велел шоферу ехать на вокзал. Словно дети, самозабвенно играющие в интересную игру, мы усердно притворялись, что не случилось ничего особенного. Я не задала ни одного вопроса, хотя мысленно перебрала их сотню. Как этот парень обнаружил нас с Тумановым в переулке? Вероятно, он следил за мной. Неужели от самой Москвы? Но почему я не заметила его? А этот бег по переулкам? Если он бежал следом, почему я его не слышала? Вероятно, мне было просто не до этого. Я ведь не оглядывалась назад.
Наверное, он прослушал все телефонные разговоры, узнал голос Туманова и догадался, что я поеду в Питер. Пока я сидела в холле фирмы «Веста плюс», он летел в самолете. А может, вел слежку от самого дома и ехал со мной в одном поезде? Но зачем, зачем все это?
12
Моя записка: «Не волнуйся, ночую у подруги» по-прежнему лежала под зеркалом и выглядела достаточно жалко. Раздеваясь, Туманов номер два смотрел на меня с затаенным ожиданием. Наверное, он рассчитывал, что диван ему сегодня раскладывать не придется. Однако я придерживалась иного мнения.
– Можешь не сверлить меня глазами, – сказала я, заворачиваясь в длинный халат. – То, что мне понравилось с тобой целоваться, еще ничего не значит.
Туманов расцвел, словно сиреневый куст под майским солнцем. Вероятно, признавшись в том, что мне понравилось с ним целоваться, я необыкновенно польстила его самолюбию. Несмотря на то что мне зверски хотелось спать, только я погасила свет и нырнула под одеяло, сон мгновенно пропал. Вздыхая и ворочаясь, я провела полночи и утром встала хмурая. До следующего воскресенья делать мне было нечего.
Однако я ждала информации от частных детективов. Я надеялась, что Виктор что-нибудь выяснил о сестре Скитальцева Светлане. Ее роль в истории с запиской меня очень волновала. Если первую записку, которая привела меня в кафе на Триумфальной площади, передала она, то и приглашение на конкурс моделей одежды тоже могло быть делом ее рук. Зачем мне хороводиться с этой девицей, скажите на милость?
Словно подслушав мои мысли, зазвонил телефон. Трубка заговорила голосом секретарши частного сыскного бюро. Болтая обо всякой ерунде, Елена, как обычно, назначила мне час встречи с детективом. Я полетела на «Речной», сгорая от нетерпения. Виктор стоял на остановке маршруток, немного поодаль от небольшой очереди, и смотрел по сторонам ничего не выражающим взглядом. Как только я приблизилась, подошла машина, и Виктор кивком указал мне на нее. Вероятно, он хотел, чтобы мы уехали отсюда. Ладно, поговорим в маршрутке. Я пристроилась к очереди и, когда влезла в салон, села спиной к водителю, прямо у входа, положив сумочку на соседнее сиденье. Повернулась, чтобы посмотреть, где Виктор. Он как раз подошел к двери и занес ногу внутрь.
Потом он как-то странно посмотрел на меня и хотел что-то сказать, но не смог. Схватился за грудь и начал падать лицом вперед.
– Помогите ему! – закричала какая-то женщина из глубины салона. – Видите, ему плохо!